Я НЕ БЫЛ ГЕРОЕМ, Я БЫЛ ОБЫКНОВЕННЫМ СОВЕТСКИМ СОЛДАТОМ

Главной задачей было для меня – выполнять приказы и при этом вернуться домой живым и здоровым. Я задачу выполнил.

Ирек БИККИНИН

Через два дома от нас в Татарской Тавле жили Жалимовы. Отец – Ильяс Зарифович, инвалид Отечественной войны. Он защищал в 1942 году Сталинград, рядом взорвалась бомба и все... в одно мгновение молодой и здоровый младший лейтенант Красной Армии Ильяс Жалимов стал инвалидом. После госпиталя он вернулся в родное село, женился, плотничал. Разыя Хасяновна и Ильяс Зарифович воспитали 4 сыновей – Шамиля, Наиля, Кямиля и Фаиля, 2 дочек – Санию и Мяйсирю.

Внук Ильяса Зарифовича, Марат, сын Шамиля, погиб в первой Чеченской войне.

Но после Ильяса Зарифовича первым довелось воевать его младшему сыну, Фаилю. Он вернулся живым и невредимым с Афганской войны. Посчастливилось.

Фаиль был первым из нашего села, кто был там, в Афганистане. 27 декабря 1979 г. состоялся ввод так называемого “ограниченного контингента” СССР в Афганистан. А он попал туда уже в январе 1980 года, а в мае 1981 г. был уже дома, загорелый, как черт.

Фаиль долго не хотел давать интервью. Мол, вон сколько их много афганцев, да с медалями, из нашей Тавлы. Человек 20. Но я все-таки добился своего. Вот что он рассказал:

— Я служил сначала в Киеве. Там в учебке нас обучали специальности “водитель-механик машины связи”. Из-за этой своей специальности я и попал в Афган. Я все очень хорошо помню, как вчера.

Тогда комплектовали 40-ю армию и среди прочего из Союза нужно было отправлять и машины связи. В Киев пришла разнарядка – отправить машины связи с секретной аппаратурой.

Прежний водитель машины собирался уже в дембель. Поэтому вызвали меня: “Поедешь в командировку в Ташкент?” Все держали в секрете. В особом отделе армии расспрашивали, кто родители, что, да как. Смотрели, гожусь или нет.

Быстро все собрали, что нужно для машины, – оружие, комплектующие, – и на аэродром. Машина новая, очень хорошая: ЗиЛ-131, вездеход, радиостанция держала как дальнюю, так и ближнюю связь. Машина была очень дорогой – в радиоаппаратуре было много золота, платины.

Мы поехали впятером – я, как водитель, прапорщик, как начальник станции, два радиста и один ЗАС-телеграфист.

Еще одна такая же машина была из Чернигова. Была еще одна машина – релейная. Всего из Киевского округа поехали три машины. Мы в разных точках должны были обеспечивать связь для командующего армией.

Вылетели из Киева на большом военном транспортном самолете, АН-22 называется. Летели долго. Нам сказали – летим в Ташкент. А приземлились на военном аэродроме Какайды, недалеко от Джаркургана.

Из Киева вылетели – зима, здесь сели – тепло. Только теперь сказали: “Входим в Афганистан, переходим границу. Едем оказать военную помощь, защищать Апрельскую революцию”. Замполиты читали мораль, инструктаж: быть бдительными, не позорить звание советского солдата, и т.д. Чтобы не общались с местным населением, не покупали у них ничего. Вдруг яд какой-нибудь или мина.

На второй день составили колонну и в городе Термез по понтонному мосту, проложенному через реку Аму-Дарья, перешли границу.

Там очень интересно было для нас. Туда перешли и буквально испытали шок. Очень много впечатлений было, тысячи историй, тысячи случаев.

Мы колонной пришли в Мазари-Шариф. Очень красивый город, такие разноцветные мозаики. Как будто в кино попали. Такие большие мусульманские ворота. Афганцы бородатые, на головах чалмы – настоящее кино. Улыбаются, приветствуют.

Когда ехали по городу, поступила команда – окопаться. Выехали на окраину, остановились напротив мечети. Моя машина стала как раз напротив ворот мечети. Такие красивые ворота.

Окопались, развернули станцию, начали налаживать связь уже с Кабулом. Вышли на связь, все нормально.

Там впервые нас обстреляли, случайно. Ночью погода ухудшилась – снег, дождь, слякоть. Мы промокли. Надо держать связь, а водитель должен контролировать дополнительный двигатель ЛД-20, он сбоку находится, подает питание для радистов. Нужно быть всегда начеку. А днем мне можно спать.

Если нужно обходить город, то приходится проходить как раз через наше расположение. Когда мы вошли в город, мы расположились с его левой стороны. На другой стороне от нас был аэропорт Мазари-Шарифа. В аэропорту стояли чехословацкие учебные самолеты. Для охраны этих самолетов туда поставили десантников.

На них напали, они отразили. Душманы, отступая, пошли вокруг города. Они, видимо, не знали, что мы там уже расположились. Мы там были первый день. Они отступали и натолкнулись на нас. Стрельба, я тоже среди народа в окопе. Куда стрелять? Никого не видно. Оттуда летят трассеры, видишь. В кого стреляешь, не знаешь.

Стреляли-стреляли, вроде отразили. Мы думали, напали на нас, оказывается, не на нас. Они отступали, убегали, и нарвались на нас. Вот тогда я стрелял в первый раз. Куда стрелял, сам Аллах знает – ночь, темно.

Утром вышли, смотрим, следы, были и следы крови. Может, кого ранили, может, и убили. Вот так начался мой Афганистан.

Стояли мы одну неделю, затем снялись. Пошли на Джелалабад, на точку. Так мы скитались несколько месяцев. Нас сопровождали БТРы, БМП. Держали связь с колоннами. Мы шли с поднятыми антеннами. Вот так и ходили по провинциям, пока окончательно не обосновались в Джелалабаде. Окопались мы там конкретно.

Разные случаи были, много их было. Мы в армию шли, ведь не верили ни Аллаха, ни в кого. Мама меня научила нескольким молитвам, дала с собой бетю (пакетик с молитвами). Я заложил его за обложку военного билета и даже забыл о его существовании. Есть в кармане, нет, я даже не думал. В Афганистане пришлось подумать.

Случай такой был на перевале Саланг. Идем колонной. Начальник колонны был татарин, по фамилии Ибрагимов. К тому времени мы уже многое видели, уже поняли, что такое Афганистан, какое положение.

Начальник разведки сказал, что идем на Кабул, что на нашем пути банда в 600 человек. В нашей колонне народу меньше. Колонна к бою не особо готова. Машины разные – кто продукты везет, кто технику, разные грузы. Колонну составили, задача нашей машины – сопровождать их.

Охраны мало – солдаты в одном ГАЗ-66. Водители и сопровождающие грузы тоже вооружены. Впереди идет танк с катком для подрыва установленных на дороге мин.

На перевале, когда уже пошли вниз, сломалась продовольственная машина ЗИЛ-130. Что-то случилось с карбюратором. Оставили меня и машину ТЭЧ – машину техобслуживания. Три машины осталось нас.

Машина техобслуживания встала вплотную к ЗИЛ-130. Я как шел сзади, так и встал, антенны раздвинуты, радисты на связи.

Начальник колонны сказал: “Давайте, машину сделаете, догоните. Держите с нами связь”. И все, они ушли. Нам надо было сломанную машину взять на жесткую сцепку и тоже уходить, но опыта еще мало, мы занялись ремонтом.

День очень хороший, солнечный. Шофера – народ любопытный. Я подошел к сломанной машине. Старший нашей машины, прапорщик, он с нами был еще с Киева, тоже подошел. Радисты остались.

Прапорщик техчасти открыл капот. Сняли мы карбюратор. Возимся. Тут вдруг начали стрелять. Прапорщик свалился в мою сторону. Рыжий был прапорщик, сразу побелел. Представь, вдруг в тебя начинают стрелять из пулемета. Кто куда залегли.

А моя машина сзади в метрах 20. Там люди. Тем более нас все время инструктировали: “Машина дорогостоящая, ни в коем случае нельзя сдавать машину”. Иначе потом надо менять шифры, коды. Засекреченная машина, ЗАС все-таки. Столько нам долбили: “Ценой своей жизни спасти машину.” Там была закладка, устройство, чтобы взорвать в случае чего. Хорошо, что не пришлось. Там нужен шнур, детонатор. С катушкой надо отойти в сторону. А это все было так внезапно, неожиданно. Мы даже охранение не выставили, машину ремонтируем.

С одной стороны дороги гора, а с другой стороны все открыто, мы как на ладони, бежать некуда. Если бы рядом была гора, можно было бы спрятаться за камни. А так можно укрываться только за машиной. Мы их не видим – днем трассеры не видны – стреляют откуда-то. Мы стреляем куда-то в ту сторону, откуда стреляют в нас.

Надо смываться отсюда. Прапорщик кричит мне: “Давай сюда машину!” В машине остались только радисты. Мне надо добраться до машины – стреляют. А смываться надо. Машину ТЭЧ взять не можем, она уперлась в ЗИЛ, ЗИЛ сломан. Моя машина сзади, и люди там. Надо спасать машину. Эти машины, неважно – техобслуживание, продовольственная – их можно оставить, а эту надо спасать.

И тут мне как в голову ударило. Я вспомнил бетю, который мне мама подарила. “Все равно в меня не должны попасть. Не зря же он у меня”.

Впервые я сказал: “Бисмилляхи” и побежал к машине! Мигом добежал, сел, завел машину, подъехал к ним, они прячутся за машинами, на ходу загрузил их и, – газу, вниз!

Вот так мы бежали. Две машины остались. Прапорщик наш молодой в шоке, не может отойти. Гоню на большой скорости, смотрим, колонна стоит. Радисты передали на ходу, что случилось. Если бы мы промедлили, нас могли подорвать, пробили бы бензиновые баки и сожгли бы всех. Нам повезло, никого даже не ранило.

Мы вернулись на двух машинах – 66-й с охраной и БТР с жесткой сцепкой. Весь блок двигателя пули продырявили. Машины не тронуты, их не подорвали. Видимо, стреляли издалека, к машинам не подходили.

Эти двадцать метров... Хотя после мы все герои. Когда тебя самого коснется такое дело, в голове молниеносно все проходит.

После этой поездки нам велели машину закопать, установить в капонир. Нас переквалифицировали в авианаводчиков. Мне много пришлось ходить с рацией, вертолеты наводили.

Технология такая. Операция, например, назначается. На операцию выезжает рота или батальон. Прикрытие дают – вертолеты. У нас стояли две эскадрильи вертолетов.

Одна эскадрилья МИ-8 (они могли и людей транспортировать), вторая – Ми-24, их называли “крокодилами”. Когда мы ходили на операции, в основном нам придавали МИ-8. В случае чего они могли забирать раненых или если еще что.

На этих операциях изматывались, воды мало, жарко. Наша бригада в основном охраняла границу с Пакистаном. Изматывались вконец, а тут еще командир говорит, что разведданные такие – в километре-полутора на горе склады с боеприпасами. Будем уничтожать. Неохота так лезть туда козьими тропами. Идешь гуськом, по-одному. А мне еще станцию надо тащить, станция тяжелая. Куда деваться, идем.

Я был сержантом и все время находился при командире. По команде комбата или командира роты вызывал вертолеты. Он приказывает, я вызываю. Позывные и частота есть у него и у меня. Есть запасная частота. На всякий случай. Наушники все время на голове.

Когда обнаруживали банду, духов, мне нужно было выдвигаться вперед. Впереди ведь разведка идет. А я должен указать вертолетам нашу позицию. Он сверху не видит, где мы, где враг. Я прятался в какой-нибудь окоп и зажигал дымовую шашку.

Вот идут вертолеты, вот здесь мы лежим. Здесь противник. Чтобы нас не бомбили, зажигаешь шашку, говоришь, по курсу справа или по курсу слева, обозначаем себя красной дымовой шашкой. Обязательно надо убедиться, видишь? Вижу, понял. Заходи на боевую.

Еще не бомбят, за каждую потерю головой отвечают. Они круг делают, потом ложатся на боевое направление. Говорят, земля, командуй. Ты должен ответить: “Огонь”. Тогда начинают стрелять. Без команды они не имели права стрелять. Потому что каждое твое слово на базе записывается на магнитную ленту, потом проверяют, где какая ошибка.

Приходилось и в атаку подниматься вместе со всеми. Все поднимаются, и я поднимаюсь. Много было разных случаев.

Я как-то ходил забирать одного нашего прапорщика у афганцев. Его ночью арестовали солдаты афганской армии. Пришли к расположению их части. У нас никого не было, кто бы знал язык. Идем, кричим. Хорошо, на посту у афганцев оказался узбек. Я начал по-татарски кричать, он меня понял. Он по-узбекски, я по-татарски, нашли общий язык, объяснились, забрали нашего «прапора».

С местным населением в то время были нормальные отношения. Мы помогали им, например, в уборке фруктов. Развозили и раздавали гуманитарную помощь из Союза, например, муку. Помню, раз привезли галоши. Они очень любят носить галоши. Ткани раздавали.

Домой я уехал из Джелалабада. На аэродроме сел в вертолет и до Кабула. Оттуда самолетом в Ташкент. А оттуда поездом до Рузаевки.

Вернулся в Союз, смотрю, народ не знает, что там в Афгане творится. Что-то слышали, что-то знают, а что на самом деле – не знают. Открыто не писали, по телевизору не показывали.

Перед демобилизацией нас предупреждали насчет военной тайны – не разглашать, что узнали по военной технике, дали подписку на 5 лет. Сказали, что надо говорить, что в Афганистане оказываем помощь.

Когда я приехал, все же друзьям рассказывал, что там и как в Афганистане. В первое время у меня было сильное желание снова вернуться туда. Там все было по-другому, там не обманешь, сразу видно, кто есть кто. Мне казалось, что настоящая жизнь именно там, в Афганистане.

Сначала у нас никаких льгот, званий не было. Это потом уж назвали воинами-интернационалистами. Я устроился на самосвальный завод, собирал борта для кузовов. Там много наших тавлинских работало. Теперь у меня 2 сына - Илгиз и Динар. Один пойдет в 11 класс, второй - в восьмой. Я долго работал водителем в Водоканале, сейчас работаю механиком в одном из саранских гаражей.

Что обо мне писать? Это надо о тех, у кого есть ордена, медали, о раненых. У нас в Тавле их много, человек двадцать. Фарит – был ранен в ногу, есть орден. Фатих был ранен в шею. Мирза Фаиль – в голову. Он был в башне, попали из гранатомета.

Я не был героем, я был обыкновенным советским солдатом.

Главная задача была для меня – выполнять приказы и при этом вернуться домой живым и здоровым. Я задачу выполнил.

Перевел с татарского Ирек БИККИНИН.