ТАТАРСКИЙ ПЕССИМИЗМ

Дамир ИСХАКОВ

На первый взгляд с татарами все в порядке: открываются новые национальные школы, выходит масса книг по истории и культуре, да и многотомная история народа пишется, периодика и электронные СМИ на татарском языке функционируют, театры работают, концерты эстрады собирают массу людей, опять таки имеются общественные объединения, поддерживающие постоянные контакты с диаспорально расселенными группами и т.д.

Но не покидает смутное ощущение, что потеряно нечто важное, связанное с глубинным содержанием национального бытия и основным вектором развития татарского общества. Похоже, оно переживает глубокий кризис, не сводимый к социально-экономическим трудностям затянувшегося переходного периода. Однако никому из интеллектуалов не удалось сформулировать суть этой потери, этого особого состояния, которому даже не дано определения. А предпринятые ранее попытки ухватить отмеченное Нечто, скажем, через понятия “комплекс рабства”, “комплекс жертвы” сегодня мало что дают для анализа состояния татарского общества. Быть может, все это имеет место быть, но эти аспекты, во-первых, больше обращены в прошлое, во-вторых, слишком психологизированы, в-третьих, что самое главное, из них мало что вытекает для конструирования будущего. А между тем апатия в обществе становится доминирующим началом, дающим возможность нашим недругам окончательно ликвидировать даже те небольшие ростки национального возрождения, которые были прямым результатом общественного подъема конца XX в.

В такой ситуации интеллектуалам необходимо задаться непростым вопросом: что, собственно, происходит и где корни той остановки нашего общества, которая сейчас наблюдается? Естественно, ответ на поставленный вопрос требует комплексного анализа, учитывающего социальные, экономические, культурные и пр. факторы. К такому анализу мы еще не готовы, прежде всего потому, что применительно к нашему обществу они практически не исследованы. Тем не менее я хотел бы предложить методологический подход к такому анализу, построенный на социо-культурном осмыслении особенностей татарского общества сегодняшнего дня. Вполне понятно, что предлагаемый подход не может привести к исчерпывающему результату, но прояснить некоторые новейшие реалии, без сомнения, помогает.

1. Существует ли татарская нация?

Что же заставляет подвергнуть сомнению устоявшийся вывод гуманитарной науки республики о реальности общности национального типа у татар? До перехода к ответу на поставленный вопрос (а он звучит и в других публикациях) одно теоретическое отступление. Полагаю, что татары в общность национального типа формировались в условиях так называемого “восточного национализма” (Э. Геллнер). Известно, что при этой модели на первое место выходит мощное культурное строительство, сопряженное в исламских обществах с пуританским движением за религиозное возрождение по созданию исламской “высокой” культуры. На первый взгляд кажется, что татары этот этап “пуританизма” прошли на рубеже XIX – XX вв. через джадидистское культурное строительство. Действительно, в этой области успехи были - такой проницательный исследователь, как А. Бенигсен, не зря, видимо, сделал в свое время заключение о том, что татарским интеллектуалам за короткий срок удалось превратить “квазисредневековое исламское общество в современное, динамичное и жизнеспособное сообщество”. Однако тут есть один нюанс, на который следовало бы обратить внимание: татарское нациестроительство изначально было направлено на создание некоторой “исламской нации” (миллият-и исламия), а не нации (nation) в западном понимании. Если иметь в виду, что эта, так сказать, аутентичная модель была уничтожена коммунистами еще в начале 1918 г. и заменена вначале советизированным, т.е. атеистическим вариантом нациестроительства, а затем, в 1920-х – начале 1950-х годов, вообще была приостановлена, в дальнейшем – вплоть до 1980-х годов, опять вернувшись к советизированной модели, можно заключить, что многие десятилетия XX века татары развивались не по изначальному, а по навязанному и чуждому им внутренне проекту нациестроительства. Причем сегодня ситуация такова, что начавшаяся в конце XX в. реисламизация татарского общества – о чем говорят все социологические исследования - фактически происходит на базе не “высокого”, а так называемого “народного” ислама – в том числе и потому, что исламское наследие татарских идеологов XIX – начала XX вв. массам, да и большинству интеллектуалов, попросту недоступно. А это означает, что мы сейчас лишены самой идейной базы создания современной нации, ибо, как предупреждает такой известный социальный антрополог, как Э. Геллнер, без “очищенного” или “высокого” ислама современное общество (он называет его “анонимным мобильным обществом”) попросту невозможно построить.

Таким образом, в настоящее время налицо не эффективная современного типа татарская этнонация, а всего лишь продолжение в настоящем некоторой довольно аморфной этнии (не зря у нас в ходу понятие “народ” – “халык”), которая к тому же имеет тенденцию к определенной деконсолидации (выделение кряшен, нагайбаков, сибирских татар).

2. Является ли Татарстан татарской автономией?

В свое время коммунисты не сомневались в том, что в лице Татарской АССР создают именно государственность для татар (вспомним известное высказывание В.И. Ленина: “дали автономию татарам”). Татарские “признаки” присутствовали не только в названии республики, но и в некоторых государственных актах 1920-х годов (признание наряду с русским татарского языка государственным), а также в проводимой (хотя и недолго) политике культурно-языкового строительства. Начиная с 1990 г., “татарскость” республики получила новый импульс, но эта модель развития была довольно быстро принудительно возвращена к старой парадигме 1920-х годов. Единственным существенным нововведением последних лет в направлении усиления татарских признаков республики надо признать принятие 14-й статьи Конституции РТ, которая фактически делает Татарстан автономией более широкой этнонации, нежели той ее части, которая волею судеб сосредоточена в рамках республики. Однако данная статья, на самом деле, практически остается политической декларацией, так как не подкреплена ни конкретными правовыми нормами, ни финансовым обеспечением и административно-управленческими механизмами. И наконец, российское законодательство и административная практика вообще не предполагают сотрудничества Татарстана с субъектами РФ с целью поддержки культурного развития живущих в российских регионах групп татар. Далеко не случайно, что данная статья федеральным уровнем оспаривается, А реальные возможности влияния Татарстана на судьбу живущих за переделами республики татар очень хорошо демонстрирует, например, ситуация с нашими соплеменниками в соседнем Башкортостане.

Наконец, согласно действующей Конституции РТ, какое-либо внутреннее обустройство республики с учетом этнического начала, реформирование законодательной, а также исполнительной ветвей власти с целью отражения в их структуре этнического характера Татарстана не предусмотрены. Поэтому татарская община Татарстана как самостоятельный политический субъект в республике отсутствует. Точнее, она подменена политической элитой из татар, способность которой выражать подлинные интересы татарского общества вызывает обоснованные сомнения, ибо она скорее занята своими собственными играми, нежели общественно значимыми делами. Что при таком положении может произойти с обществом, нам в ближайшем будущем предстоит наблюдать воочию, когда в республике между разными группами влияния развернется борьба за обладание президентским креслом. Именно тогда станет очевидным всем, что общество в целом и его правящая элита – это далеко не одно и то же.

Отсюда вывод: в этих условиях считать Татарстан татарской автономией было бы крайне опрометчиво. Он мог бы стать таковой, но для этого его необходимо внутренне глубоко преобразовать, что потребует конституционного переустройства республики, означающего очень серьезные реформы, на которые нынешняя элита не готова. А посему сегодня Татарстан является татарской автономией скорее в некоторой потенции, но никак не в действительности.

3. Как представлена на политическом пространстве России татарская этнонация?

Наиболее общий ответ на поставленный вопрос будет такой: никак не представлена. Почему? Потому что, во-первых, Татарстан такую функцию не выполняет и не может выполнять (см. выше); во-вторых, на федеральном уровне вообще нет институтов представительства этнических сообществ.

Тогда остается уровень общественных объединений (но не политических партий – формирование их на этнической основе запрещено в РФ законодательно). Как же применительно к татарам обстоит дело в такой сфере?

Как известно, Милли меджлис, претендовавший на выполнение роли своеобразного национального парламента к настоящему времени практически канул в Лету. Да и его легитимность давно вызывает вполне понятную озабоченность, включая и с меджлисменов. Татарский общественный центр (ТОЦ, ВТОЦ) существует скорее номинально, к тому же был зародышем политической партии (была даже попытка ввести в этой организации членство), нежели органом, представляющим всю этнонацию. В итоге остаются еще две общенациональные организации – ВКТ и ФНКАТ РФ. Что касается последнего, он, во-первых, полностью не достроен, региональные НКАТ имеются лишь в двух десятках российских регионов, во-вторых, практически не функционирует, уйдя организационно под крыло ВКТ. Фактически, таким образом, остается; лишь Всемирный конгресс татар. Когда мы обращаемся к нему, на ум сразу приходит, что согласно его зарегистрированному уставу, он является не чем иным, как “Международным союзом общественных объединений”. Почтенный оппонент из Москвы, директор Института этнологии и антропологии РАН В.А. Тишков, выражался по этому поводу кратко, но точно, назвав ВКТ “этнособранием”. Несмотря на политическую ангажированность определения г-на Тишкова, приходится признать, что в нем есть доля истины, так как базу ВКТ составляют не реальные татарские избиратели, организованные в национальные избирательные курии (округа), а общественные объединения, представительность многих из которых вызывает обоснованные сомнения. К тому же ВКТ собирается лишь один раз в 5 лет, оставляя на своем месте между конгрессами лишь исполнительный орган (исполком ВКТ). Не уходя в детали, могу сказать, что Милли меджлис образца 1917 – 1918 гг., бывший настоящим парламентом татарского народа, избирался и функционировал при кардинальных различиях с нынешним ВКТ. То, что рассматриваемая организация является всего лишь разновидностью общественных объединений, доказывается и тем, что она ни разу за весь период своего существования с 1992 г. не смогла принять хотя бы что-нибудь близкое к национальному бюджету.

Таким образом, у нас нет ни одной общественной организации, представляющей интересы всего татарского сообщества. В этой связи замечу, что фактический запрет Государственной думой введения латинского алфавита у татар после того, как за это единогласно проголосовали делегаты ВКТ созыва 1997 г., очень хорошо показывает, что федеральный центр не рассматривает этот институт как выразителя воли всех татар. И, надо сказать, логика, хотя и имперская, за действиями федерального центра в этом случае есть. Итак, сделаем общие выводы.

Татарской нации как таковой на сегодня не существует, что вытекает:

а) Из отсутствия у татар современной высокой культуры, базирующейся на исламских ценностях, получивших соответствующую духу времени трактовку;

б) Из невыраженности татарского начала в Татарстане, в т.ч. и из-за отсутствия в политической системе республики представительства татарской общины;

в) Из отсутствия татарской общности как некоторой этнокультурной целостности со своими политическими и др. интересами в политическом пространстве РФ.

Особенности нынешней ситуации, связанной с состоянием татарского общества, во многом объясняются действием рассмотренных выше факторов. Если поставить вопрос о путях выхода из тупикового состояния, в котором татары оказались, то можно было бы указать на осознанную деятельность татарской бизнес-и политической элит по конструированию нации. Но есть два ограничения, которые не позволяют быть оптимистами по этому поводу. Первое относится к уровню консолидированности нашей элиты, особенно её бизнес-слоя. Надо признать, что все попытки сплочения нашей элиты, т.ч., в первую очередь, её экономической ветви, не увенчались успехом. Причин такому положению дел много, но основной является, как мне представляется, отсутствие у этого процесса его идеологического составного. Последнего нет потому, что нам не удалось создать адекватную времени “высокую” культуру, опирающуюся на исламские ценности, получившие современную трактовку. Поэтому, в отличие от джадидитских политиков начала XX в., у современных татарских политиков нет идеологических ориентиров. Отсюда и второй момент – крайняя слабость, разобщенность нашей политической элиты.

Круг, таким образом, замыкается. Неудивительно, что татары, вместо того чтобы, став реальным субъектом происходящих в России политических процессов, решать собственные проблемы, раз за разом выполняют функцию марионеток, используемых в чужих политических играх. И выхода из этого тупика не видно, что и позволяет мне говорить в пессимистическом духе.

Д.М. ИСХАКОВ,

доктор исторических наук, руководитель Центра этнологического мониторинга, Казань.

ИСТОЧНИК: Газета “Звезда Поволжья” №15, 2-8 сентября 2004 г., Казань.