ШЛЕМ

Вадим ИСЛАМУТДИНОВ

Все-таки, сначала было не слово, а образ, точнее несколько образов: какие-то лица, сведенные судорогой, комната, заставленная аппаратурой, рассвет, пробивающийся сквозь ширму. Потом были ощущения – тела, странного, составного, частично теплого, мягкого и влажного, частично угловатого, гудящего. Были также звуки, множество звуков, разных тонов и громкости. Были и другие ощущения, малопонятные, но притягивающие.

Потом пришли слова, а точнее мысли-символы, мысли-вопросы: Я, НЕ Я, КТО Я, ЗАЧЕМ. Мысли заставили возвратиться к ощущениям, начать разбираться в них. Хотя чем больше ощущений, тем все становится непонятней. Вот ощущение пульсации, каких-то волн, пробегающих по стенам (я уже знаю, что это стены). Но главное, что затмевает все, это близость чего-то огромного, чувствующего, живого, движущегося, распадающегося на части, нет, не уловить, не разобрать толком. И радость, простая радость от того, что Я есть, а то, что я есть – это я знаю хорошо.

Но что это такое? БОЛЬ!? Зачем? НЕ ХОЧУ! Болит мое тело, а точнее его угловатая гудящая часть. Она начинает гудеть все громче и громче, боль нарастает, чувства притупляются, и вот уже нет ничего кроме боли и ощущения как рвется тело. В последний миг мысль-догадка: “То, что болит – это компьютер, и он не болит, а начинает выходить из строя”, но уже поздно, сделать ничего нельзя. Последним взглядом вижу, что в комнату кто-то заходит. ВСЕ!

* * *

Алик болел. Болел тяжело, слишком тяжело для обычной ангины. Больно было все и везде. Глотать, лежать, сидеть, даже думать. “Быстрее бы скорая приехала”, – мысли ворочались с трудом, как комья ваты. “Уже целая вечность прошла, а они все не едут. Вот ведь закон подлости, как заболеешь, так никаких таблеток в доме нет, и к тому же аптеки не работают – воскресенье”.

Смотреть тоже было больно. Алик закрыл глаза и старался не шевелить ими. Но тут сразу накатывало: казалось – руки, ноги, голова становились все больше и больше, все распухали и распухали, вот-вот лопнут. Потом ощущение дороги, а по дороге катятся тяжелые катки. Дорога сначала ровная, а потом все хуже и хуже, начинает трясти, и вот он уже сам такой каток, и трясет его, и растет он, пухнет, и вот-вот сам себя раздавит. Стон. “Кто-то стонет”, – подумал человек и тут же понял, что это он сам стонал. Открыл глаза и, превозмогая себя, взглянул на часы. Казалось, время застыло на месте. От движения глаз голова взорвалась таким фонтаном боли, что он даже сел в кровати. От этого боль немного утихла, но с некоторым запозданием опять стала нарастать.

– Ох-хо-хо-хо-хо! – бубнил он, так как звук собственного голоса приносил некоторое успокоение. – Когда же они приедут, сволочи, не могу уже совсем, – причитал Алик, хотя по опыту знал, что такие мучения могут продолжаться довольно долго.

Звонок в дверь. “Надо идти открывать.” Кряхтя и постанывая, Алик поднимает свое большое непослушное тело и бросает его к входной двери. По ходу движения взгляд еще успевает отметить беспорядок в комнате, на кухне и в прихожей, но сил нет даже на попытку прибраться. Не глядя в глазок (больно смотреть-то) открывает дверь и не сразу замечает на площадке девчушку. По торчащему из-под пальто белому халату догадывается, что это и есть врач.

– Здрасте, – механически, как кукла, произнес Алик и отодвинулся, пропуская молодую женщину в квартиру.

– Вы больной? – строго спросила доктор, и не успел Алик съязвить, мол сама не видишь что ли, строго добавила: – Сейчас же ложитесь.

Он послушно лег.

– Где болит?

– Горло, – прохрипел больной, хотя на самом деле отчего-то, может быть от белого халата и спокойствия, излучаемого молодой женщиной, ему уже стало легче. – И голова.

Первым делом поставив ему укол, врачиха начала осмотр. Алик послушно выполнял все, что она приказывала – задирал майку, дышал, открывал рот и т.д. По окончании этой процедуры докторша собрала инструменты и села за столик писать рецепт. Молодому человеку, начавшему после укола приходить в себя, она показалась какой-то особенной в этот момент и после пятиминутного молчания он не вытерпел и спросил:

– А как вас зовут?

– Антонина, – сразу же, как будто ждала этого вопроса, ответила девушка и весело добавила: – Николаевна!

– А вы здесь работаете? – непонятно что имея в виду, спросил Алик.

– Да, в 3-й поликлинике, на скорой помощи, – правильно истолковав вопрос, ответила врач. – Вот рецепт. До свидания, выздоравливайте!

– Спасибо, – промычал больной, уже засыпая и услышал в ответ только щелчок дверного замка.

* * *

Как ни странно, но выздоровел Алик быстро, за три дня, хотя обычно валялся с ангиной не меньше недели. Или рука у докторши была легкая, или лекарство, которое она выписала, было особенное. Раньше он такого не видел, противно пахнущее, его прямо на гланды мазать приходилось, но зато помогло. Это еще с детства усвоилось: чем противнее лекарство – тем оно действеннее.

В четверг Алик уже вышел на работу. Работал он лаборантом в одной компьютерной лаборатории, а по ночам там же подрабатывал – сторожем. Работа была не напряжная – чего-нибудь принести, подключить, припаять и т.д., но и платили мало. Молодые ученые и аспиранты, ставившие в лаборатории свои опыты, поражали лаборанта своей целеустремленностью, способностью месяцами биться над какой-нибудь проблемой, иногда даже начинать просто с нуля, и все это практически бесплатно. Начальство лаборатории, в лице заведующего Владислава Иосифовича, называло Алика только по фамилии – Шайбаков, так как не утруждало себя запоминать имена своих сотрудников. Несмотря на это, Алика ценили за его золотые руки, и в минуты хорошего настроения Владислав Иосифович говорил: “Надо тебе, Шайбаков, доучиться и стать настоящим инженером-электронщиком”.

У самого же лаборанта отношение к заведующему было двойственное: с одной стороны – он его уважал, и даже немного побаивался, а с другой – как-то беззлобно ненавидел, так как считал евреем. Вообще-то он практически всех людей, достигших чего-то и имеющих хоть какой-то вес в обществе, причислял к евреям. Началась эта неприязнь у него давно – еще когда он учился в институте. На втором курсе он не смог сдать логику Илье Израилевичу – седому, уважаемому всеми профессору. Не сказать, что Алик был тупой, просто у него как раз были проблемы в общежитии со старшекурсниками, и ему было не до учебы. Кроме того, он сам был свидетелем того, что некоторые студенты, несколько раз завалившись, все-таки сдали логику (после того как Илью Израилевича вызвали к декану). Поэтому он тоже попытался разжалобить старого преподавателя, поделившись своими проблемами. Однако вышло хуже – профессор был бывшим фронтовиком и не понял Алика, посчитав слабаком. После третьей неудачной попытки приехала мама, но даже ее слезные просьбы не помогли – пошел студент Шайбаков в армию. Попал он туда как раз в тот период, когда все начинало разваливаться. От такого бардака не раз хотел сбежать, но все-таки стерпел и дослужил, чем впоследствии очень гордился. После армии ни о каком продолжении учебы (на чем пытались настоять родители) он и слышать не хотел и пошел работать на завод. Правда недолго успел проработать – сократили. Долго ходил в безработных, пока благодаря маминой школьной подруге, работавшей в институте, его не устроили в эту лабораторию.

Сегодня в лаборатории было шумно: собирались разгружать какое-то новое оборудование. Шайбаков попытался было незамеченным проскользнуть в свою каморку, но Владислав Иосифович как-то углядел его и сразу привлек его к разгрузке. Новое оборудование состояло из блестящего ящика, кресла с торчащим сверху шлемом, похожим на сушку для волос, блока питания и кучи кабелей и проводов. Этими кабелями и проводами сначала соединили кресло с ящиком, а затем к этой конструкции подключили Органчик. Органчиком аспиранты называли мощный аналоговый компьютер с процессором на органической основе. Правда, в минуты плохого настроения называли они его иначе – Слизняком, поскольку вместо кристаллов его процессор состоял из желеобразного полуживого вещества, окруженного большим количеством специального оборудования, поддерживающего необходимый микроклимат и питательную среду, а также преобразующего биоимпульсы в электрические.

Аспиранты и лаборанты из других отделов толпились в комнате и все норовили залезть в кресло и примерить шлем. Эдька, молодой, подающий, как все единодушно утверждали, надежды аспирант, первым напялил эту ажурную конструкцию на голову и сидел теперь с закрытыми глазами, что-то бормоча себе под нос.

Алик, почувствовав ослабление внимания к своей персоне, быстро прошел в свою комнату и сел ремонтировать радиоприемник, который обещал починить бабе Шуре еще на той неделе. К концу рабочего дня, когда он сделал почти всю накопившуюся за время болезни работу, в комнату ввалился Эдька.

– Что сидишь, кукуешь, пойдем, шлем попробуешь, – тоном, не терпящим возражений, предложил аспирант.

– А что его пробовать, шлем как шлем, – довольно резко ответил Алик. Он не любил, когда ему мешали.

– Да ты что, это вообще вещь, понимаешь, он мысли напрямую передает от тебя к компьютеру. Прикинь, я теперь свой эксперимент в две недели доделаю, а так, по обычному, я бы полгода ковырялся, пока втемяшил в тупые Органчиковые мозги, что мне надо, – с жаром расхваливал новое оборудование Эдик. – Пойдем, попробуешь! Только за мыслями следить надо, а иначе Органчик ничего не поймет или сделает не то.

– Да не хочу я.

– Давай, не бойся, – начал подначивать аспирант. Его, как и других сотрудников, сильно удивляла та настороженность, с которой относился вроде бы нестарый лаборант к компьютерам. Тем более, что у Шайбакова были отличные способности ремонтировать “железо”, и принципы работы с программами схватывал он быстро, но не загорался, как другие – не играл часами в Дюка, не зависал в Интернете, не писал музыку, не занимался программированием, и даже стратегическими играми не увлекался.

– Ну ладно, – внезапно сдался Алик и нехотя поплелся в лабораторный зал. Эдька сам надел на него шлем, проверил все проводки и сказал:

– Ну, давай.

– Чего давай?

– Думай давай! Например, подумай: “Привет”.

Алик сосредоточился и подумал: “Ну, привет. Сижу тут, как дурак, заставляют делать всякую чепуху” – и тут же вздрогнул от того, что перед глазами зажглась надпись: “Привет! Команду не понял, прошу повторить”, а в ушах прозвучал незнакомый голос, повторивший тот же текст. Возникшие в мозгу образы были настолько яркими и реалистичными, что казалось, вот она надпись, висит себе в воздухе – протяни руку и дотронешься. Голос тоже был настолько мощным, глубинным, звучал как будто в самом центре головы. Необычные ощущения настолько ошеломили и напугали человека, что он некоторое время не мог прийти в себя.

– Ну как?! – полувопросительно, полуторжествующе спросил Эдик.

– Никак! – внезапно разозлившись, Алик сорвал шлем и ушел в свою каморку.

– Ты чего!? Шлем сломался, что ли? – удивился аспирант и стал надевать его на себя.

* * *

После работы Алик поехал к родителям, так как, во-первых, давно обещал заехать, а во-вторых, радиоприемник бабе Шуре, соседке родителей по площадке, надо было занести. Отношения с родителями были сложные. Будучи воспитанными на советских идеалах, они не могли или не хотели понять, что человеку не обязательно всегда работать, особенно, если платят за эту работу гроши. Еще одна причина натянутости в их отношениях – холостячество Алика, который очень тяжело сходился с девушками, в основном из-за неуверенности в себе. По этой же причине практически ни одна встреча с родителями не проходила без причитаний с их стороны по поводу отсутствия невестки и внуков.

В этот раз все пошло как обычно. Первым начал отец.

– Ну сынок, когда же ты нас обрадуешь?

– Ты это о чем? – попытался изобразить непонимание Алик.

– А все о том же, о чем же еще, – подхватила мать.

“Ну вот, сейчас начнется: у всех дети как дети, давно женаты, внуков нарожали и так далее, и тому подобное”, – тоскливо подумал Шайбаков, но к его удивлению, мать сказала совсем другое:

– Мы тут тебе кандидатуру подыскали, – и загадочно улыбнулась.

Час от часу не легче – Алик терпеть не мог этих знакомств, устраиваемых родителями. Эти знакомства он обычно плавно сводил на нет.

– Да! Да! Хорошая девушка, медсестрой работает, как раз нам такую и надо, чтоб с лекарствами помогала, – поддакнул отец.

– Ты бы хоть поглядел на нее, сынок, она тут, у бабы Шуры живет, племянница ейная, недавно приехала, – на одном дыхании выложила мать. – Вот пойдешь радио относить, заодно и посмотришь.

– Ладно, схожу! – нехотя согласился сын, заранее раскаиваясь, что поддался на уговоры. На звонок открыла сама баба Шура и, увидев, кто пришел, неестественно шумно обрадовалась. “Проходи, проходи, гостем будешь!” – видимо, уже предупрежденная родителями Алика, она в корне пресекла его попытки что-то сказать и уйти. Забрав приемник, она оставила его тут же в прихожей, а сама потащила Алика на кухню. Первое, что бросилось там ему в глаза, это симпатичный цветастый фартук, и только потом разглядел его обладательницу, хлопотавшую у плиты, и тут же оторопел – это была та самая врачиха. Он даже как-то сразу вспомнил ее имя-отчество – Антонина Николаевна.

– Здрасте, а вы Алик, я вас помню, у вас ангина была. А я смотрю – вы уже выздоровели, а у меня сегодня выходной после вчерашней смены, – защебетала Антонина, и Алику стало как-то хорошо, уютно что ли, и он решил: “Будь, что будет, останусь”.

Ушел он от бабы Шуры относительно поздно, в 12-м часу ночи, причем, как ни странно, родители ни о чем его не спросили, а просто уложили спать. Видимо сам факт позднего возвращения сказал им о многом.

* * *

На следующий день проспал он долго, почти до обеда, как и всегда, когда знал, что на работу надо только в ночь. Соответственно встал вялый, разбитый. Выйдя на кухню, заметил родительскую записку с наставлениями, как себя вести дальше относительно Антонины. Родительские советы вызвали у него только улыбку. Поев без аппетита, Шайбаков собрал вещи и отправился к себе.

Впереди был еще один день, не обещавший ничего нового. Побродив бесцельно по квартире, завалился смотреть телевизор, и не заметил, как опять уснул. Когда проснулся, был уже почти вечер, состояние было еще хуже, чем днем. Лицо было опухшее, голова тяжелая, мутная. Бросив взгляд на часы, молодой человек встрепенулся: время уже семь, пора собираться на работу. Первым делом двинулся на кухню и через силу начал есть бутерброды, запивая их холодным чаем. Есть он себя заставлял, зная, что на дежурстве обязательно захочется есть, а с собой таскать еду он не привык. За едой мысли невольно возвратились ко вчерашнему вечеру с Антониной. Алик увлекся приятными воспоминаниями и очнулся только когда часы пробили полвосьмого. “Блин, опять опаздываю!” – заругался на себя парень, и бросив на столе все как есть, побежал одеваться.

...Обычно, заступив на вахту, он все проверял и заваливался спасть до прихода утренней смены. Однако в этот раз уснуть не удавалось, причем мысли невольно обращались к шлему – все-таки выданные им вчера образы были очень яркими и впечатляющими, и не шли ни в какое сравнение с тем подобием реальности, которую давал экран обычного монитора. Поворочавшись пару часов, молодой человек резко вскочил с топчана, на котором он обычно спал, и включил свет.

Шлем висел на спинке кресла. Все провода вроде были подсоединены, а Органчика на ночь все равно не выключали, поскольку отключения тока было для него подобно смерти.

– Привет, – подумал и машинально сказал вслух Алик, надев шлем и присаживаясь в кресло.

– Привет, – ответил Органчик и выдал в мозг Алика изображение веселой рожицы. – Это я!

– Прикольная харя, – подумал человек и тут же вспомнил, что все мысли передаются компьютеру.

– Это мне Вася-программист такую сочинил, – объяснил компьютер, видимо уловив немой вопрос и ничуть не обидевшись.

– Ну, покажи, что ты можешь, – поинтересовался лаборант.

В ответ на это компьютер высветил перед глазами молодого человека таблицу со множеством строчек.

– Что это? – опешил Алик и получил лаконичный ответ: “Меню”. Тут же заметил, что та строчка, на которую он смотрит, подсвечивается желтеньким фоном. “Да это же прям, как Виндоуз”, – и углядев знакомое слово “Internet Explorer”, представил, что щелкает на него “мышкой”. Практически мгновенно возник знакомый вращающийся земной шарик и Органчик осведомился: “Хотите ли просмотреть почту?”

– Да нет! Лучше это ... – тут лаборант сам растерялся, так как подсознательно промелькнула одна мысль, а сознательно он ее оформить не успел, так как застеснялся. Но компьютер видимо уловил этот мысленный импульс и уже залез в поисковую систему с самым популярным запросом всех компьютерных времен и народов: “SEX”. Не успел молодой человек возмутиться, как перед его глазами замелькали скабрезные фотки.

– Сделать объемным? – деловито, как расторопный официант, предложил Органчик. – А как ты это сделаешь? – вырвалось у Алика, который хоть и не увлекался компьютерами, все-таки имел некоторое представление о сложностях, связанных с преобразованием объемного изображения в плоское, а тут тем более надо было наоборот, из плоского сделать объемное. Однако тут ж убедился, что Органчику это под силу: получилось довольно неплохо.

– Как это ты? – не утерпел Алик.

– Обижаешь, командир, я ведь все-таки аналоговый: простая экстраполяция плюс немного интуиции.

– Да ты поди и мультики сделать можешь?

– Могу, но это довольно долго.

...Ночь пролетела незаметно. Наутро Алик, впервые не выспавшийся в ночном дежурстве, поплелся домой и завалился в кровать. Проснулся уже под вечер, сходил в ванную, ополоснулся для бодрости. Вернувшись в комнату, первым делом потянулся к телефону. Постояв в раздумьях, пошел искать телефонный справочник. Он оказался почему-то под диваном. “Наверно, когда болел, туда закинул”, – догадался Шайбаков. Долго пытался найти номер скорой помощи третьей поликлиники, пока не дошло, что надо просто набрать “03”. По телефону ему ответили, что Антонина Николаевна уехала по вызову и спросили, что передать.

– Передайте, что звонил Алик, и пусть она позвонит мне, – ответил молодой человек. – Номер она знает.

Шайбаков положил трубку и огляделся. В комнате царил первобытный хаос. Поэтому первым делом, он, засучив рукава, принялся наводить в своей холостяцкой берлоге некое подобие порядка.

Телефонный звонок застал Алика на кухне.

– Алло, – промычал он, прожевывая кусок картошки, взятый на пробу.

– Алик, это я, – сказала Антонина. – Ты мне звонил?

– У тебя когда смена заканчивается?

– Через полчаса, в восемь.

– Тогда жди, я за тобой зайду.

– ...? Ну, заходи, – как-то неуверенно ответила девушка.

– Ну, давай, пока, – Алик дождался, пока на другом конце провода положат трубку, и побежал одеваться. Алик постоял перед зеркалом, критически осмотрел себя и решил, что он вполне в порядке, хотя и не помнил, когда гладил брюки.

До поликлиники было всего два квартала, поэтому он решил пойти пешком. Проходя мимо киосков с цветами, захотел было купить букетик, но тут же передумал: “Рано еще, наверное, да и не умею я цветы выбирать, да и вообще, зачем деньги тратить на такие недолговечные вещи”.

Тоня уже ждала его на крыльце поликлиники.

– Куда пойдем? – спросила она.

– Давай погуляем, или лучше ко мне.

– Тогда сначала ко мне, я переоденусь.

Через час они уже сидели у Алика и ужинали. Антонина была поражена кулинарными способностями молодого человека. Вечер удался на славу: опять долго и много разговаривали обо всем на свете, даже возникло ощущение, что они давно друг друга знают. Ближе к ночи Алик начал было проявлять беспокойство, но девушка не обманула его ожиданий, намекнув, что ей все-таки пора домой, и не мог бы он ее проводить. Целоваться они в тот вечер не стали.

* * *

Прошел месяц. Выпал снег. А у Алика все было по прежнему: ходил на работу, ночи напролет просиживал в шлеме. Он вошел во вкус и уже с удовольствием ждал каждую следующую ночную смену. От Органчика узнал, что шлем этот – разработка шефа их лаборатории. Кроме того, он узнал, что эта штука в некотором роде секретная, изготовлена по заказу военных и находится в стадии доработки.

С Антониной отношения пока окончательно не определились и виной этому был сам Алик. Он хоть и чувствовал, что так продолжаться дальше не может, но не мог ничего с собой поделать: все казалось, что еще рано, не так поймет. Хотя практика показывала, что когда он все-таки решался, обычно бывало уже поздно.

В тот вечер они гуляли в городском саду. У Тони был выходной, а Алику, как назло, надо было в ночную смену. Молодой человек почему-то испытывал ощущение, что сегодня что-то должно произойти, что-то очень важное. Алик внезапно предложил Тоне пойти с ним на его работу. Девушка особенно не удивилась, а только спросила с задорными огоньками в глазах: “А что мы там будем делать?”

– Ну как что, – парень, внезапно смутившись, стал оправдываться. – Я тебе лабораторию покажу, ты же у меня на работе не была, а я у тебя был... Вот...

– Ты не думай, ничего такого... – добавил он, сконфуженно глядя на улыбающуюся девушку.

– Конечно, конечно, ничего такого, – в тон ему сказала Тоня и , взяв его за руку, скомандовала. – Пошли.

Лаборатория поразила ее обилием приборов, компьютеров и другого непонятного для непосвященных по назначению оборудования. Но больше всего ее заинтересовал шлем.

– Это что, для сушки волос?

– Это шлем такой, для мыслесвязи, я тебе разве не рассказывал? – Алик подивился схожести ассоциаций, которые вызывала конструкция шлема у совершенно разных людей.

– Как тебе объяснить, – начал молодой человек. – Ты знаешь о биополях? Вот. Эту штуку наш шеф, Владислав Иосифович изобрел. Раньше как было – думали, чтоб мысли считывать, надо к нервным клеткам подсоединять электроды, а представь, в мозгу человека их девять миллиардов – это значит девять миллиардов электродов. После такого подключения ни один мозг не выживет. – Алик посмотрел на Тоню, проверяя, как до нее доходит, и продолжил. – А шеф-то наш, светлая голова, зачем, говорит, в мозг с железками лезть. Каждая клетка излучает определенные поля, надо просто суметь их зафиксировать и расшифровать. Он у нас раньше голограммами занимался и заметил, что биополе мозга – тоже по сути голограмма, только объемная. Этот шлем и представляет из себя что-то вроде фотоаппарата, а точнее – это сотни тысяч фиксирующих датчиков, которые и определяют пространственную конфигурацию биополя с частотой несколько миллионов раз в секунду. Тут еще проблема – исключить влияние биополей тела. Вот. А этот ящик и есть дешифратор, он эту голограмму в обычные электрические импульсы преобразует, а уж Органчик, то есть аналоговый компьютер, анализирует их смысловое содержание и отвечает. Вот приблизительно так, – подытожил парень и перевел дух.

– Понятно. А можно мне попробовать? – как ни в чем не бывало спросила Антонина.

– Пожалуйста, – протянул Алик несколько разочарованно.

Как ни странно, у девушки сразу стало получаться, и она так погрузилась в мир компьютерных иллюзий, что оставшийся без дела Алик начал было сожалеть, что привел ее сюда.

Внезапно она взглянула на молодого человека и, сняв шлем, спросила:

– Ты, наверное, сам хочешь поиграть?

– Да нет, я уже наигрался, – холодно ответил Алик и стал отключать шлем.

Предвкушение того, что что-то должно произойти, у него уже прошло. Ему начало казаться, что девушка просто играет с ним, издевается. Из темных глубин души стала подниматься волна необъяснимой обиды. Алик прошел за ширму, сел на топчанчик и, достав из под подушки недочитанную книгу, уткнулся в нее.

Резкое изменение в настроении молодого человека не прошли мимо внимания Антонины. Она тоже как то сразу посерьезнела и тихо пристроилась рядом. Некоторое время сидела не двигаясь, а потом заинтересовалась книгой и стала читать через Аликово плечо. Ее волосы упали ему на шею и начали приятно щекотать. Кроме этого от девушки исходил тонкий аромат свежевымытых волос и каких-то духов. Все это так отвлекало парня, что он практически не понимал ничего из того, что читал. Так они просидели минут десять.

– А сюда только по ночам можно приходить? – первой нарушила тишину девушка. – Как романтично!

– Угу.

– Можно, я буду сюда к тебе приходить? – внезапно прижавшись к Алику, Антонина заглянула в его глаза.

– Можно, – прошептал Алик, и неловко обнял девушку, одновременно чувствуя благодарность за то, что она взяла инициативу в свои руки...

...Через две недели, в среду, в лаборатории с утра царило оживление. Немного запоздавший на работу Шайбаков схватил за рукав мчавшегося куда-то Эдьку и поинтересовался, что случилось.

– Не случилось, а должно случиться: два новых шлема должны привезти.

Как это обычно и бывает, привезли новое оборудование только после обеда. На этот раз Алик не только не пытался отлынивать, но и сам вызвался помочь, хотя таскать оказалось практически нечего: новые шлемы были намного меньше по размерам и легче по весу. Да и на вид они были удобнее, а преобразователь импульсов, ранее занимавший отдельный ящик, теперь помещался в маленькой коробочке на самом шлеме. А вместо целого пучка кабелей от шлема теперь шел лишь тоненький проводок, внутри которого помещался кабель питания и оптоволокно для передачи импульсов.

Пока Владислав Иосифович отлучился для оформления документов, аспиранты успели подключить новые шлемы к Органчику, настроить их и тут же начать играть в Дюка по сети. Молодые люди так увлеклись игрой, что ничего не замечали вокруг. Глядя на них со стороны, можно было подумать, что у них не все в порядке с головой. Сидя в креслах, они совершали малопонятные движения руками, начинали дергать ногами, внезапно наклонялись или дергались вправо-влево. Из их уст раздавались невразумительные возгласы, причем щедро приправленные матом. Те же, кому не досталось шлемов, стояли рядом и наблюдали за ходом схватки на экране монитора. Там постоянно что-то вспыхивало, бегало, мельтешило, из колонок раздавались громкие взрывы, звуки очередей, топот ног. В один из захватывающих моментов Эдька так дернулся, что не удержался и упал вместе с креслом. Нисколько не смутившись, он обвел всех диким взглядом, быстро восстановил подключение и поспешил присоединится к товарищам, которые даже не заметили его отсутствия. Когда около пяти часов вечера шеф вернулся, счет шел уже на сотни трупов. Естественно, изучение более серьезных возможностей нового оборудования было решено отложить на следующий день.

В первую очередь наличие нескольких шлемов открывало захватывающие возможности по непосредственному общению людей. Однако на практике получалось это плохо. Два добровольца, попытавшиеся установить друг с другом контакт, не только не могли понять мыслей друг друга, но даже почувствовали в мозгу некоторое неудобство, переросшее со временем в тупую головную боль.

Эдька заявил, что он знает причину: дело в том, что ритмы мозга у разных людей не совпадают, и соответственно вступают в диссонанс. Поэтому, надо передавать импульсы не напрямую, а уже расшифрованными аналоговой ЭВМ и переведенными в удобную для восприятия форму. Компьютер выступает в этом случае в роли некоторого мыслительного фильтра, выделяя из всего сонма импульсов только целевые или преобладающие в данный момент и передавая их другой стороне в виде картинок, звуков, текста.

Когда, наконец, все необходимые изменения были внесены в программу, дело сразу пошло на лад. Экспериментаторам так понравилось общаться посредством шлемов, что по окончании рабочего дня пришлось их разгонять чуть ли не силой.

* * *

Следующей ночью Аликово дежурство опять совпало с выходным у Тонечки и они без лишних разговоров пошли в лабораторию. Не успев переступить порог, девушка ахнула:

– Вот здорово, у вас теперь два шлема!

– Не два, а три, – машинально поправил лаборант. – Если старый считать. Ты давай, тут пока развлекайся, а я схожу, все проверю, да на сигнализацию поставлю.

Когда он вернулся, Антонина интенсивно общалась с Органчиком. Заметив его присутствие, махнула рукой:

– Давай, тоже подключайся.

– Ну что ж, давай сыграем что ли в гоночки на пару, – с задором ответил молодой человек, нацепив шлем, и подумал: “Органчик, давай, организуй нам "Need for speed" на двоих”.

Через некоторое время девушка устало откинулась на спинку кресла и заявила: – Все, сдаюсь! – и тут же добавила: – А можно через эти шлемы чужие мысли читать?

– В некотором роде можно, – утвердительно кивнул Алик и застыл от внезапно навалившегося ощущения нехорошего предчувствия. Еще не разобравшись в своих чувствах, в запоздалой попытке как-то исправить положение, он неуверенно добавил: – Но лучше не надо.

– Почему это?

– Ну-у-у, просто нехорошо это, – промямлил парень, не мог же он сказать, что чего-то испугался.

– А как это сделать? Хотя нет, не надо, я сама знаю – надо просто попросить Органчика, – красивое лицо девушки приобрело сосредоточенный вид, взгляд ушел куда-то внутрь, и практически в тот же момент парень не то услышал, не то почувствовал ласковый голос-касание: “Привет, милый”. В этом ощущении было столько нежности, чувственности, что все его существо встрепенулось и, как цветок к солнцу, потянулось навстречу этому зову...

Это было что-то необычное, невыразимое словами. Каждое движение, каждое желание, даже намек на желание (“Одежда мешает? Долой ее, быстрее...”) становился тут же понятным. Какими же слепыми они были раньше. Теперь же они просто чувствовали друг за друга. Нет, это слабо сказано – они просто жили друг за друга, друг другом, так, что в конце концов все перепуталось: руки, ноги, губы, глаза. Они были как два аккумулятора, подзаряжаемые друг другом, ощущения становились все сильнее, острее, волны наслаждения накатывали на них, затмевая сознания и вот, наконец, ВСПЫШКА и...

* * *

Эдька долго стучал в дверь, даже попинал. Похоже, никто не собирался ему открывать. “Хорошо, что ключи захватил”. Войдя в лабораторию, он первым делом включил свет, огляделся и никого не увидел. Прошел к ширме, за которой был топчанчик, на котором обычно спал Алик, и со словами: “Ты чего дрыхнешь”, – отдернул ее. Сначала, заметив голые тела, аспирант рефлекторно отвернулся, но тут же посмотрел более пристально: цвет их был нехороший – синюшный.

Скорая приехала, как ни странно, довольно быстро. За это время Эдик успел проверить пульс, и убедившись, что горе-экспериментаторы вроде живы, снял с них шлемы и прикрыл их одеждой. Парень с девушкой не подавали практически никаких признаков жизни, кроме пульса.

Когда их увезли, аспирант решил разобраться в причинах случившегося и, до приезда милиции, занялся осмотром аппаратуры. Тут же выяснилось, что Органчик вышел из строя полностью – сгорел блок питания. Причем произошло это, видимо, не менее получаса назад, а ведь уже по истечении 10 минут после отключения тока структуры органического процессора начинали разрушаться. Жаль, на программирование и “воспитание” нового аналогового компьютера уйдут недели, а то и месяцы.

...Пускать к Алику с Антониной начали только на третий месяц. В заключении специальной военно-врачебной комиссии было записано следующее:

“...Пострадавшие, Шайбаков Али Гарифуллович, 26 лет и Петрова Антонина Николаевна, 22 лет, поступили 12 декабря в 8 часов 33 минуты в состоянии комы. На момент поступления самочувствие их было стабильным, однако при помещении в палаты одновременно стало ухудшаться. Дежурной бригадой был выполнен весь комплекс реанимационных мер, которые, однако, эффекта не имели. В 9 ч. 13 мин. у пострадавшей Петровой была констатирована физическая смерть. В 9 ч. 16 мин. было решено отправить тело в морг. При перемещении тела по коридору тело больной внезапно стало подавать признаки жизни, поэтому пострадавшую вернули в палату и приступили к вторичному выполнению комплекса реанимационных мер, которые, так же как и в первый раз, успеха не принесли. В 9 ч. 20 мин. был вторично констатирован факт физической смерти. При транспортировке тела в морг в момент перемещения мимо палаты 3, в которой находился больной Шайбаков, пострадавшая Петрова вторично стала оживать, что натолкнуло старшую реанимационную сестру Павлову Л.К. на мысль о необходимости помещения данных больных вместе. После краткого консилиума старший врач реанимационной бригады согласился на это в порядке эксперимента. В 9 ч. 23 мин больная Петрова была помещена в 3-ю палату. Как ни странно, данные действия привели к положительному результату. Состояние обоих больных самопроизвольно стало улучшаться.

Дальнейшее наблюдение показало, что в поведении пострадавших наблюдаются определенные отклонения от нормы:

- у больной Петровой полностью нарушена речевая функция;

- у нее же частично ограничена двигательная функция;

- у обоих больных нарушен ритм сна и бодрствования;

- при разделении пострадавших на расстояние более чем на 5 метров наблюдается резкое ухудшение самочувствия обоих больных.

Считаем, что данные отклонения в состоянии пострадавших вызваны вероятным шоком электрического удара при выходе из строя оборудования (под условным названием Шлем). Более выраженные симптомы пострадавшей Петровой объясняются шоком пережитой физической смерти. Феномену ухудшения самочувствия при разделении больных объяснения нет. Однако комиссия не пришла к какому-то единодушному заключению по данному вопросу, имеется особое мнение профессора N-ского, который которое приводится отдельно (прилож. 1).

Приложение 1

Особое мнение профессора N-ского

Указанные отклонения в состоянии молодых людей не могли быть вызваны шоком электрического удара, поскольку напряжение, подаваемое на Шлем, не превышало 2,5 вольт. Далее, как уже признались члены комиссии, последнюю особенность нельзя объяснить даже шоком пережитой физической смерти, а уж тем более электрическим ударом. Изложенные выше факты позволяют мне высказать гипотезу следующего характера.

Для обозначения данного явления мною введен термин “синдром разделенного сознания”, сущность которого заключается в том, что в настоящий момент сознание больных не представляет чего-то самодостаточного, как обычно, а является результатом вынужденного разделения общего сознания двух людей и компьютера (так как компьютер был аналоговым, применение термина "сознание" для обозначения его информационно-психической матрицы уместно). Появление такого общего сознания стало возможным благодаря близости частотных характеристик мозга пострадавших, которые при прямом подключении, которое имело место в данном случае, неизбежно вошли в резонанс. Соответственно произошло скачкообразное увеличение объемов обмена информацией, которая смела природные защитные барьеры в сознании людей и программный барьер в сознании аналогового компьютера. В результате возникло новое сознание, которое впитало в себя информацию родительских сознаний, но в то же время имело свою специфику и не походило ни на что, ранее известное.

Общее сознание просуществовало по моим прикидкам от 3-х до 7-ми минут, а затем не выдержали аналоговые схемы компьютера. Разрушение общего сознания и явилось шоковым фактором для пострадавших. Здесь есть один нюанс: по моему твердому убеждению, две части общего сознания без третьей составляющей неминуемо должны были погибнуть.

Однако больным каким-то (еще не выясненным) образом удалось сохранить связь на телепатическом уровне, что их спасло, и что является, на мой взгляд, причиной их странного поведения. Сознание мужчины, как более активное (на данном возрастном этапе) полностью монополизировало все двигательные, речевые и другие эффекторные функции, а сознание женщины, как более склонное к рефлексии, приняло на себя функции интуитивного, чувственного ряда. Таким образом, сейчас они как два полушария одного мозга, мужчина как левое, а женщина как правое.

Общее заключение комиссии: Вышеописанные синдромы в состоянии больных Петровой Антонины Николаевны и Шайбакова Алика Гарифулловича являются следствием электрического шока и со временем должны прекратиться. Считаем, что для Министерства обороны указанные больные не представляют интереса и помещение их в специальную лабораторию для дальнейшего изучения нецелесообразно.”

Как обычно это и бывает, особое мнение профессора никто прочитать не удосужился и военные потеряли к этому делу интерес. А зря, потому что в ритме сна и бодрствования “сладкой парочки”, как их все называли в больнице, начались изменения, а вскоре анализы показали, что Антонина уже на третьем месяце беременности...

Лесниково – 2001 г.